Александр Пушкин, будущий великий поэт, родился неподалеку от Елоховского Богоявленского Собора. В этом храме он был крещен, о чем напоминает мемориальная надпись у входа в Собор.

Незадолго до смерти Александр Сергеевич Пушкин – а известно, что к концу жизни у него пробудилось религиозное чувство – переложил в стихи великопостную молитву святого Ефрема Сирина. Прочтем это стихотворение и попробуем сравнить его с оригиналом.

Отцы-пустынники и жены непорочны,

Чтоб сердцем возлетать во области заочны,

Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,

Сложили множество Божественных молитв.

Но ни одна из них меня не умиляет,

Как та, которую священник повторяет

Во дни печальные Великого Поста.

Всех чаще мне она приходит на уста

И падшего свежит неведомою силой:

“Владыко дней моих, дух праздности унылой,

Любоначалия, змеи сокрытой сей,

И празднословия не дай душе моей;

Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,

Да брат мой от меня не примет осужденья,

И дух смирения, терпения, любви,

И целомудрия мне в сердце оживи!

Во вступлении, которое предваряет текст молитвы, выражено то, что Пушкин испытывал во время Поста – чувства умиления и покаяния. Поэт видит себя в состоянии падения, но знает: покаянная молитва привлекает к томящейся душе “неведомую силу” Божией благодати. Чуть-чуть смущает православное сознание то, что для дней Великого Поста Пушкин находит лишь один эпитет – “печальные”. Ведь это лишь одна сторона великопостного настроения!

Вторая, не отделимая от нее, – это духовная радость. Впрочем, поэтический гений намекает и на нее, когда говорит о той свежести, которую чувствует душа при чистосердечном покаянии.

Сравним слова стихов и молитвы. “Владыко дней моих” (Пушкин) – “Владыко живота моего” (святой Ефрем): поэт слегка снижает оригинал, когда сводит “жизнь” к одному бегу времени; смысл, впрочем, передан им все же весьма близко.

Перечень грехов у Пушкина, по сути, очень точно соответствует оригиналу. Пушкин подчеркивает первенство гордости “любоначалия” среди них, когда вводит образ змеи.

На память сразу приходит библейский змей, соблазнивший в раю первых людей. Грехопадение, как известно, произошло из-за их гордости. Объединение “праздности” и “уныния” в единую “унылую праздность” психологически точно. Праздность в Пост, когда развлечения запрещены, неминуемо будет “унылой”.

Пушкин удивительно верно передает в стихах то описание типичных великопостных грехов, которое сделано в молитве святого Ефрема.

Перечислив грехи, Пушкин сразу молит Бога о том, чтобы Он дал ему “зрети”, видеть их.

К названным грехам добавляется еще осуждение. Поэт несколько меняет логику оригинала, – и главное, при этом опускает евангельское противопоставление “бревна” в своем глазу и “сучка” в чужом, содержащееся у святого Ефрема.

Перечень добродетелей Пушкин начинает со смирения, как с их корня. И примечательно, что вершиной, венцом его “лестницы” является целомудрие. Мысль поэта глубока, ибо целомудрие – целость ума – действительно знак святости. У святого Ефрема целомудрие стоит в начале, как основополагающий признак Поста.

Можно сказать, что стихотворение гениально своей близостью к смыслу оригинала. В том, что духовный шедевр Пушкина точно передает святоотеческий характер молитвы, согласны все современные православные исследователи.